даже потом, конечно, приходилось разочаровываться.
Правда, Карлотта умолчала об одном обстоятельстве: романы по всевозможным поводам она заводила в таком количестве, что нынче ей трудно было вспомнить всех своих любовников. Несколько раз за последние годы она пыталась составить список, но терялась в воспоминаниях и в конце концов, отказавшись от подсчетов, просто согревалась теплом отгоревших страстей.
– Потрясающий «Миланезе»![32] – воскликнул Энцо, набросившись на десерт, благоухающий ванилью.
– Да, это так. Рома совсем чуть-чуть и идеальная карамелизация.
Кондитеры здесь были отличные – Карлотта, которая с возрастом полюбила сладости, это весьма оценила. Кафе «Беккари» напоминало зимний сад: буйно разросшиеся зеленые растения отражались в зеркалах на стенах, превращая оранжерею в настоящие джунгли.
У Энцо звякнул телефон, пришло сообщение.
– У меня потрясающая новость, – сказал он. – Я рассказывал о вас друзьям, и они вывели меня на dottore Гримальди. Он должен сюда подойти.
Карлотта, заинтригованная его волнением, спросила, кто такой этот доктор Гримальди.
– Это нынешний Лючио Да.
– А-а…
Карлотта попыталась скрыть недовольство. На протяжении десятилетий она мысленно проклинала Лючио Да; вдобавок только что ей стало известно, что этот подкупленный Каллас писака в отместку исключил ее, Карлотту Берлуми, из своего музыкального справочника.
Энцо вскочил, взволнованно приветствуя доктора Гримальди. Высокий мужчина со скульптурными чертами лица и приглаженными кустистыми бровями, чья лишенная растительности макушка сверкала под люстрами зала, пылко поцеловал руку Карлотты, что та оценила, а затем сообщил, какая для него честь познакомиться с ней. Обрадованная неожиданно лестным обращением, Карлотта постаралась быть максимально любезной.
– Милая синьора, – заговорил он, – к моему большому сожалению, я не могу остаться с вами, я просто пролетал мимо.
Карлотта рассмеялась: забавно, что этот облысевший мужчина употребляет выражение «просто пролетал мимо». Он наклонился к ней, мужественный, теплый, обволакивающий.
– У меня к вам просьба. Если бы вы согласились, то оказали бы мне огромную, поистине великую честь, доставили бы мне радость, которая, уверяю вас, потрясла бы меня до глубины души. Но если это вас не заинтересует, откажитесь от моего предложения без всяких реверансов, я пойму.
– Синьор Гримальди, я буду рада дать согласие.
Карлотта почти не кривила душой, тем более что ей понравились его идеальной формы брови и капризно изогнутые крылья носа.
– Что ж, вы меня воодушевили. Я искренне надеюсь, моя дорогая Карлотта Берлуми, что вы примете участие в работе жюри вокального конкурса, победителям которого будет вручена премия Каллас.
Карлотта откинулась в кресле и хрипло пробормотала:
– Премия Каллас?..
Энцо, понимая, что доктор Гримальди допустил оплошность, нарочито непринужденно вставил:
– Карлотта, разве я вам не говорил? Помимо прочих обязанностей, доктор Гримальди руководит Фондом Марии Каллас…
– …который учредил премию Каллас, – продолжил тот. – По итогам международного конкурса она присуждается лучшей певице мира.
Карлотта, с трудом выговаривая слова, воскликнула:
– Она… она… она создала эту премию?!
– Эта гениальная женщина думала не только о себе, – откликнулся доктор Гримальди. – Перед смертью она выделила часть денег на этот фонд, чтобы артисты могли получить признание. Какая щедрость! Наша премия уже открыла многих талантливых певцов. Все великие чем-то обязаны Каллас. Вручение премии будут транслировать несколько европейских телеканалов.
В горле Карлотты что-то булькнуло.
Мужчина с горячностью произнес:
– Премия Каллас – это прекрасная возможность напомнить публике о вашем месте в оперном искусстве! В конце концов, вы были коллегой Марии Каллас!
Комната начала заволакиваться пеленой, Карлотта задыхалась, ее охватило беспокойство.
– Кол-ле-га?.. – с трудом выдохнула она.
Энцо повел себя безупречно: догадавшись, что его спутнице совсем худо, он перехватил инициативу, горячо поблагодарил доктора Гримальди, пообещал, что они вместе с Карлоттой все обдумают и незамедлительно дадут ответ, но главное – они больше его не удерживают, ведь у него так много работы.
Доктор Гримальди снова поцеловал руку Карлотты, отпустил несколько комплиментов, каждый из которых казался еще банальнее предыдущего, и, щелкнув каблуками, ушел.
Разгневанная Карлотта Берлуми боялась, что не сможет сдержать гнев: врачи говорили, что ей следует опасаться апоплексического удара, так как сердце может отказать в любой момент. Откинувшись в кресле, вцепившись в подлокотники, сдвинув колени, она напрягла шею и заставила себя размеренно дышать, чтобы восстановить самообладание. Вдох. Выдох. Вдох. Раз. И раз. И два. Вот… Она расправила юбку артритными руками. Как всегда, Каллас отравила ей радость… Даст ли она Карлотте хоть день передышки? Неужто придется бороться с соперницей до последнего вздоха?
Энцо предложил ей выпить чая и с милосердной улыбкой протянул несколько конфет. В целом поведение юноши было весьма похвальным: стоило плешивому болвану упомянуть Каллас, как Энцо вступил в разговор и сумел удержать ее от вспышки ярости.
– Дед! – вдруг крикнул Энцо.
Он вскочил и бросился к старику, который робко вошел в чайный салон.
– Энцо, ты говорил, что бываешь здесь каждый день после обеда, вот я и решил сделать тебе сюрприз.
Они обнялись. Энцо подвел его к столику и с гордостью представил спутнице.
Карлотта, желая сделать приятное мальчику, промурлыкала:
– Добрый день, синьор.
Тот опустился перед ней на колени:
– Карлотта, ты меня не узнаешь?
Его поведение изумило и Энцо, и Карлотту. В голосе старика звучало лихорадочное волнение, он утратил самообладание. Съежившись, дрожа, он смотрел на нее сияющими глазами.
– Ты не узнаешь меня? Фабрицио? Фабрицио Понци. Из Римини.
Благожелательно настроенная Карлотта порылась в памяти.
– Римини… Я пела в Римини.
– В тысяча девятьсот пятьдесят шестом году.
– Верно, в пятьдесят шестом я пела Мими в «Богеме».
– Ну же… Я Фабрицио!
– Синьор, я не могу помнить всех зрителей в Римини.
– Я Фабрицио! Карлотта, я ведь был не просто зрителем.
Карлотта покачала головой, не в силах вспомнить.
– Карлотта, я был…
Он смущенно повернулся к Энцо, призывая его отойти в сторону, но Энцо, утративший дар речи, не реагировал. Решив смириться с его присутствием, Фабрицио продолжил:
– В конце концов, мой внук уже мужчина, он поймет. Карлотта, целых три недели я был твоим… верным рыцарем.
– Моим…
Слова показались ей такими же нелепыми, как и этот старый пердун.
– В общем, Карлотта, неужели ты не помнишь парня, который работал на пляже? Приносил матрасы и зонтики?
– Да, – сказала Карлотта, успокоившись. – Его я очень хорошо помню.
– Это я, Карлотта!
Карлотта уставилась на него, осмотрела с ног до головы и простонала:
– Боже мой! Этого не может быть!
Фабрицио просиял, довольный тем, что она его узнала.
– Мой бедный Фабрицио, что с тобой случилось?
– Ничего…
– Ну да! Ты был высокий, смуглый, у тебя были длинные вьющиеся темные волосы, ты…
– Карлотта, я постарел.
– Почему ты постарел? – Она посмотрела на него сурово, неожиданно враждебно.
– Почему?.. – повторил он,
